Найо Марш - Зеленоглазое чудовище [ Венок для Риверы. Зеленоглазое чудовище]
— Если это комплимент, — сказала она, — то благодарю вас.
— Виделись ли вы с мисс де Сюзе, после того как она вышла из гостиной со стилетом в руке, пригласила Риверу в кабинет и там поссорилась с ним?
— Почему вы говорите о ссоре?
— У меня есть надежный свидетель.
— Карлайл? — неприязненно спросила она.
— Нет. Но если вы собираетесь что-то выведать у полицейского, то, знаете ли, рассчитывать на успех трудно.
— Наверняка кто-то из слуг, — сказала она, бесстрастно завершая обсуждение этого вопроса.
Элейн еще раз повторил свой вопрос о Фелисите, и мисс Хендерсон, внимательно посмотрев на него, признала, что виделась с нею. Фелисите зашла к ней в счастливейшем расположении духа. Она радовалась, что идет в ресторан с кузеном, Эдуардом Мэнксом, к которому привязана, и предвкушала удовольствие от вечера в «Метрономе».
— После этого вы ведь зашли в комнату леди Пестерн? Там была служанка. Ее попросили выйти, но она успела услышать ваши слова, что, мол, мисс де Сюзе очень возбуждена и вы хотели бы переговорить с леди Пестерн.
— Опять эти слуги.
— Просто люди, — сказал Элейн, — готовые сказать правду. Убит человек.
— Я не сказала ничего, кроме правды. — Ее губы дрогнули, и она плотно сжала их.
— Прекрасно. Тогда продолжим ее говорить, согласны?
— Мне нечего вам сказать. Совершенно нечего.
— Вы можете рассказать мне о семье. Вы понимаете, сейчас моя задача не столько найти виновного, сколько снять подозрения с тех, кто был связан с Риверой, но не причастен к его убийству. Это может относиться, а по существу и относится, к нескольким членам этой семьи, и потому мне нужна общая картина и некоторые детали. И вы в вашем положении…
— В моем положении! — вырвалось у нее, и в этих двух словах прорвалась усиленно подавляемая обида. Еле слышно она добавила: — Что вы вообще знаете о моем положении!
— Я слышал, вас называют домашним контролером, — сказал Элейн прочувствованно. Хенди не ответила, и он продолжал: — Во всяком случае вы имеете давнюю и, полагаю, во многих отношениях близкую связь с семьей. Например, с мисс де Сюзе. Вы ведь ее воспитывали?
— Почему вы все время возвращаетесь к Фелисите? Она совершенно ни при чем. — Она встала и повернулась к Элейну спиной, изменив для него рисунок на облицовке камина. Холеная белая рука мисс Хендерсон твердо держалась за каминную полку.
— Возможно, мои слова покажутся вам невежливыми, — пробормотала она, — но я нахожу вашу настойчивость обременительной.
— Не потому ли, что в данный момент она направлена на мисс де Сюзе и стилет?
— Естественно, я взволнована. Тревожно сознавать, что девочку хоть в малейшей мере могут побеспокоить. — Она опустила голову на руку. С того места, где стоял Элейн, мисс Хендерсон выглядела усталой женщиной, решившей секунду передохнуть и о чем-то задумавшейся. Ее голос долетал словно бы издали, из-за опущенных плеч. Возможно, она даже прижалась ртом к руке.
— Я полагаю, она просто оставила стилет в кабинете, даже не сознавая, что держит его в руке. Когда она поднялась наверх, стилета у нее не было. Все это не имело для нее никакого значения. — Она повернулась и посмотрела на Элейна. — Я вам кое-что скажу. Против своего желания. Я приняла для себя решение не касаться ничего подобного. Мне просто противно. Но вижу теперь, что должна вам сказать.
— Правильно.
— До и во время обеда у меня была возможность понаблюдать за этими двоими… двоими мужчинами.
— Риверой и Веллером?
— Да. Они по-своему необычны, и, кажется, такого рода необычность интересует меня.
— Нас тоже. Во всяком случае, все, что касается Риверы.
— Не знаю, каких сплетен вы наслушались от слуг, инспектор Элейн.
— Мисс Хендерсон, я слышал достаточно от самой мисс де Сюзе, и ее слова убедили меня в том, что между музыкантами было взаимопонимание.
— Я понаблюдала за этими двоими, — сказала она, словно Элейн все это время молчал, — и сразу поняла, что между ними пробежала черная кошка. Они смотрели друг на друга — не могу передать, насколько враждебно. Оба, конечно, до предела заурядны и вульгарны. Едва разговаривали друг с другом за обедом, но снова и снова один из них — это был дирижер — поедал второго глазами. Дирижер много говорил с Фелисите и лордом Пестерном, но все время прислушивался к…
— Ривере? — бросил Элейн. Ей, казалось, невмоготу выговорить его имя.
— Да, он прислушивался к нему, словно возмущался каждым его словом. Хотя возмущаться было бы естественнее для каждого из нас.
— Неужели Ривера вел себя настолько неприлично?
На лице мисс Хендерсон появилось оживление. Наконец появился предмет, о котором она была готова говорить.
— Неприлично? — сказала она. — Он превзошел все мыслимые пределы. Он сидел рядом с Карлайл и даже ее привел в замешательство. Видимо, она привлекала его. Сцена была просто отталкивающая.
Элейн с неприязнью подумал: «Что скрывается за этим? Возмущение? Против Карлайл, которая оказалась для Риверы привлекательнее? Праведный гнев? Или что-то еще?»
Мисс Хендерсон подняла голову. Одна ее рука все еще лежала на каминной полке, другую мисс Хендерсон вытянула в направлении фотографии в рамке, на которой Фелисите была запечатлена в день совершеннолетия. Из-под немыслимой шляпы глаза девушки смотрели на мир с отработанным отвращением (заставлявшим предположить непреднамеренное влияние Джона Гилгуда), типичным для модных фотографий. Мисс Хендерсон заговорила снова, словно обращаясь к фотографии:
— Конечно, Фелисите это было безразлично. Ничего для нее не значило. Хотя нет — несомненно, приносило облегчение. Она устала от его навязчивости. Но я поняла сразу, что тот, другой, и этот поссорились. У меня не было никаких сомнений.
— Но если они почти не разговаривали, то как…
— Я вам скажу. Все дело в том, как другой, Беллер, смотрел на него. Он не сводил с него глаз.
Теперь Элейн стоял перед мисс Хендерсон. Они походили на людей, ведущих ничего не значащую беседу, и разделяла их только каминная полка.
— Кто сидел рядом с вами за обеденным столом, мисс Хендерсон? — спросил Элейн.
— Я сидела по левую руку от лорда Пестерна.
— А кто был с другой стороны?
— Мистер Беллер. — Она пренебрежительно повела плечами.
— Вы помните, о чем он говорил с вами?
Ее рот скривился.
— Я не помню, чтобы он вообще ко мне обращался, — сказала она. — Он, видимо, решил, что я здесь ничего не значу. Все внимание уделял Фелисите, сидевшей от него с другой стороны. Мне досталось только его плечо.
Ее голос упал до шепота на последнем слове, словно она спохватилась и хотела бы удержать его в себе, но опоздала.
— Если вам досталось только его плечо, — сказал Элейн, — то как вы могли заметить, что его взгляд прикован к Ривере?
Фотография Фелисите упала на каменную плиту перед камином. Мисс Хендерсон вскрикнула и опустилась на колени.
— Какая же я нескладная, — прошептала она.
— Позвольте мне. Вы можете порезать пальцы.
— Нет, не прикасайтесь к ней, — резко сказала она.
Она принялась вынимать осколки из рамки и бросать их на каминную решетку.
— На стене в гостиной висит зеркало, — сказала она, — и я хорошо видела своего соседа в нем. — И совершенно увядшим голосом, из которого, казалась, ушла жизнь, добавила: — Он не сводил с того, другого, глаз.
— Да, я помню зеркало, — сказал Элейн, — и принимаю ваше объяснение.
— Благодарю, — в ее голосе была ирония.
— Еще один вопрос. Хотя бы раз после обеда вы заходили в бальный зал?
Она устало посмотрела на него и, помедлив секунду, ответила:
— Кажется, да. Да, заходила.
— Когда?
— Фелисите потеряла свой портсигар. Это было, когда дамы переодевались перед выездом, и Фелисите крикнула из своей комнаты, что днем портсигар находился в бальном зале и, наверно, она забыла его там.
— Она оказалась права?
— Да, он лежал на рояле. Под какими-то нотами.
— Что еще там лежало?
— Несколько зонтиков.
— А еще?
— Ничего, — сказала она. — Ничего.
— А на стульях, на полу?
— Ничего?
— Вы уверены?
— Абсолютно, — ответила она и выпустила из пальцев кусочек стекла, который с легким звоном ударился о каминную решетку.
— Если я не могу быть чем-либо вам полезен, — сказал Элейн, — то позвольте откланяться.
Мисс Хендерсон исследовала фотографию. Она смотрела на нее так, словно страшилась увидеть какие-то дефекты или царапины на изображении Фелисите.
— Очень хорошо, — сказала она и встала на ноги, прижимая фотографию к плоской груди. — Сожалею, что не смогла представить вам картину такой, какой вам хотелось ее увидеть. Правда так редко совпадает с тем, что хочет услышать человек, вы согласны? Но, возможно, вы и не думаете, что я сказала вам правду.
